Курбан Берды

                                                                                ***

— Салам алейкум, ата!
— Малейкум ассалам, Курбан! Сынок! Как я рад тебя видеть!
Отец с сыном обнялись.
— ̶Как вы здесь живёте, как мама, как все наши домашние?
— ̶Всё хорошо, Курбан; Аллах всегда с нами и добр к нам!
— Как твоё здоровье, ата; я каждый день просил Аллаха за тебя!
— Спасибо, сынок, всё хорошо. А как ты? вижу, возмужал и вырос ещё! Ты стал настоящим мужчиной и мы с мамой вправе гордиться тобой!
— Да, ата,— согласился Курбан потому, что не смел возражать отцу и слегка засмущался.
— Ну, пойдём в дом... пойдём, мама, братья и сёстры ждут тебя.
Они проходили через палисадник и Курбан задержался.
— Ата, как разросся урюк! Не могу поверить...
— Да, урюка в этом году было много, мы насушили и сдали на тридцать тысяч, да ещё столько же оставили на зиму, слава Аллаху!
— Нет ничего вкуснее нашего урюка и пастилы, ата!
— А наш плов? плов, что готовит твоя благословенная мать?
— О!
Курбан закачал головой причмокнул и они дружно рассмеялись. Тут он увидел бегущего навстречу брата.
— Руслан! мой брат...


                                                                                   ***


    Московское короткое бабье лето 2008 года, а за ним дожди, дожди, холод и сырость.
Вот уже больше года Курбан Берды Улуг Бек Шах ползал по брусчатке Пятницких, Ямских-Тверских и Трубных с резиновым молотком, которым он бил по ней, чтобы уплотнить грунт. Он работал укладчиком тротуарной плитки среди прочих таких же как он гастарбайтеров — выходцев из *стана, из которых и состояла его бригада.
Чтобы как можно меньше тратить на жильё, Курбан жил вместе со всеми, на последнем, пятом, этаже облупившейся хрущёвки под снос где-то в одном из отдалённых спальных районов столицы.
    Готовили они тоже вместе, сразу на всех, в большой пятилитровой кастрюле с отскочившей местами эмалью и ели вместе, всем своим небольшим аулом из двенадцати человек.

    Курбан точно знал зачем он здесь, так же как и все остальные в бригаде знали причину, по которой он здесь находится: он зарабатывал и высылал деньги домой, чтобы его домашние могли питаться и жить нормально. По этой же причине здесь находилось большинство его соседей. Ведь дома работы не было, — не было совсем никакой.
Все жители "коммуналки" работали укладчиками тротуарной плитки, все за исключением Махмуда, который торговал на рынке обувью. Зачем он приехал сюда никто из бригады не знал, — Махмуд просто приклеился к ним и говорил, что так же отсылает деньги родным, но ему не верили и не доверяли; никаких документов у него не было вообще.
    Всё здесь было сносно и вполне можно было здесь жить, — даже домовой совет облезлой хрущёбы занимался в основном своими, местными, а не ими; например, Фёдором Викторовичем или проще говоря — Федькой, водившим к себе невесёлые компании, блевавшие с балкона, в подъезде и во дворе, переругавшиеся со всеми старухами, и почему-то оставляющие повсюду своё омерзительное нижнее бельё — бюстгальтеры, трусы и майки, необычайно больших или наоборот маленьких размеров, странных и пошлых фасонов и тошнотворных цветов.   
    Федька — тема отдельного романа, который лучше вообще не писать потому, что на каждой его странице будут одни и те же ужасающие факты или доводящие до щекоточного хохота подробности, из-за смеха над которыми нам самим может быть потом стыдно.
    Возвращаясь к Курбан Берды и его гастарбайтерам, скажем, что у него был только один конфликт со старшей по дому, и то не серьёзный и быстро угасший отчасти из-за того, что составлявшие бригаду лица плохо знали русский язык и не могли на нём спорить.
    Старшая по дому зашла к ним однажды и потребовала чтобы они доплачивали за вывоз мусора, поскольку они живут здесь такой толпой, а платят с квартиры мало. Кроме этого нужно было сдать деньги на ремонт подъездной двери, которую попортили Федькины друзья. Старшая обратилась с этими вопросами к Курбан Берды, и он примерно понял тогда о чём идёт речь, но ответить ей ничего не мог. К счастью, по близости оказался один из его приятелей, который знал русский немного лучше, всё чётко понял и спросил старшую: "Дэнег сколко нада?". Они быстро пришли к согласию насчёт цены вывоза мусора, но относительно двери, сломанной Федькиными вассалами как-то долго не могли договориться. От самого Федьки ждать помощи в этом вопросе не приходилось, поскольку он принадлежал к роду людей приносивших обратное, и вообще находился в очередной раз в кутузке под следствием. Его обвиняли в многочисленных, неудачных попытках заняться сексом в неподходящих местах и нетрезвом виде в возрасте почти пятидесяти лет, и злостном хождении в туалет на детской площадке.

    Жизнь Курбан Берды в Москве не отличалась особым разнообразием: светает — на работу, темно — с работы. Отсылая деньги домой, он думал о том, что дома его вспоминают каждый день помногу раз и что сестра Айгюль купит себе нарядный узбекский халат и оденет его к Курбан Байраму.

    Но что-то вдруг случилось и хозяин, Василий, выдававший деньги бригаде лично, задержал очередную выплату и Курбан Берды пошёл к нему в контору, что бы узнать причину.
Василий встретил его как-то радостно:
— А-а, Курбан, проходи! Беда случилась! Кризис! во всём мире не платят зарплату. Индекс упал. Да получишь, получишь деньги, не беспокойся. Только теперь я вынужден уволить пол-бригады и сократить зарплату... а может вообще всё закрою.
Последние два месяца хозяин удерживал значительную часть зарплаты и деньги у Курбана уже заканчивались, поэтому он вышел от хозяина с тревожными чувствами, — оставалось только надеяться непонятно на что.

    Прошло несколько дней. Дома в бригаде заканчивалась морковка и лапша, денег на покупку не было ни у кого, а Махмуд стал куда-то пропадать по утрам и вечерам и появлялся потом с какой-то подозрительно сытой физиономией, на которую для вида натягивал унылую гримасу и притворно вздыхал.
Нужно было опять идти к хозяину.
— Ты видишь, банк рухнул? ... почти рухнул, — с восторгом говорил Василий. — Денег не платят, нету денег!
А тут как раз по телевизору что-то стали рассказывать о мировом финансовом кризисе.
— Вот слушай, Курбанчик, слушай, — Василий тыкал рукой в экран. — Денег нет везде задерживают, когда будут неизвестно. И у меня тоже нет, но я куплю вам морковки сварите себе. Сегодня ты ел...
— Нэт, — сдержанно перебил его Курбан.
— ... ну вчера ел и завтра поешь, я сказал, привезу. Сейчас работать нужно больше. Время тяжёлое, всем тяжело. Чем больше работаешь, тем больше получаешь. Идём, мне пора.
Они вышли на улицу. В переулке стоял новенький Мерседес Василия. Василий открыл дверцу и садясь сказал:
— Передай своим, завтра я где-то к обеду пришлю вам морковки, лапши и хлеба. А вам нужно доделать тот участок и переходить на следующий, тогда будут деньги... Ну, давай, Курбан.
    Дверца Мерседеса захлопнулась, габариты осветили красным весь переулок и осунувшееся лицо Курбана, авто медленно тронулось и Курбан пошёл за ним следом.
Через час он на подходе к дому встретил Федьку, вернувшегося после очередной кратковременной отсидки и бывшего как всегда не в форме.
— Валек! — сказал Федька каким-то хриплым сорванным голосом.
— Валек. — ответил на приветствие Курбан.
— А ты знаешь, что я даже в институте учился, — в геодезическом и радиотехническом. Я — человек с высоким образованием! Не с тем, которое сейчас, а с настоящим, старой закваски, — только вот документа у меня нет. А так я отучился — будь здоров, — все пятёрки. Я отличником считался и меня выдвигали на премию даже, и в художественной самодеятельности я выступал тоже — девки за мной бегали... и до сих отбоя нет. А ты чё ходишь?
— ...
— Мне двадцать рублей надо позарез, завтра отдам с процентами. Выручи, а?
Курбан в ответ развёл руками, развернулся и пошёл к дому.


                                                                               ***   


— Что мы будем есть?
— Мы приехали за заработком, а нам даже на еду не хватает.
— Да-а, работа кончилась, всё, — сказал Махмуд.
— Шайтан, как жить?!
— Нет, любезный, извини, работа не кончилась, хозяин же говорит, что нужно работать больше... Сейчас просто денег нету.
— Пойдём требовать с него деньги; у него должны быть, я знаю.
— Эх, пора, наверное ехать домой!
— Как ты поедешь, у тебя что есть деньги на билет?
— Нет.
— Так вот!
Тут Курбан вошёл в комнату полную своего азиатского народа.
— Курбан, где ты был, у хозяина?
— Да, у него.
— Что сказал хозяин?
— Сказал, что нужно больше работать и будут деньги.
— Как ты думаешь, он хитрит.
— ...Я не знаю.

На следующий день хозяин приехал в бригаду сам и сказал, что денег не будет ещё недели две, но его помощник будет возить им морковку, лапшу, хлеб и ещё что-нибудь, что бы было что поесть.
    Так прошло две недели, а потом и ещё две...

    Курбан Берды срочно нужно было поговорить с ата, — только ата мог дать дельный совет — мудрый, заботливый ата! Курбан пробовал с ним говорить во сне, спросить у него совета, как ему быть сейчас, но всякий раз как ата приходил к нему, он едва успевал задать ему свой вопрос, и тут же появлялось то самое — серое страшное от чего Курбан тут же просыпался, поэтому он так и не сумел получить совета ата. Оставался один выход — позвонить ему. Но денег не было, телефона не было тоже. У Махмуда был сотовый, но он был блокирован потому, что на счету не было денег.
    Курбан Берды со своей бригадой шёл с работы поздно вечером. На встречу кучке гастарбайтеров двигались две симпатичные москвички в коротеньких шубках — модно-кудряво-завитые и от души накрашенные. Одна из них говорила по сотовому. Курбан Берды внезапно упал перед ней на колени, прямо на мокрый асфальт призывно вытянул руки и заголосил:
— Пожалуйста, телефон! Пожалуйста! Я должен срочно говорить с ата! Должен срочно говорить! Пожалуйста...
Девки шарахнулись от него в испуге, а приятели, гастарбайтеры, тут же остановились, разом обернулись в сторону Курбана и раскрыв рты наблюдали за происходящим.
— Пожалуйста, я должен говорить с ата! - неумолимо продолжал он.
Девка, у которой он просил телефон, и не думала его давать, — она тут же прервала телефонный разговор и спрятала сотовый подальше в карман. Но её подруга вдруг достала свой и подала его Курбану.
Тот, не вставая с колен, быстро набрал номер ата.
— Да. — был ответ.
— Ата!!! Ата! Это Курбан! Курбан!
— Салам алейкум, Курбан! Сынок, что случилось?
— Ата, будь так добр, научи неразумного сына, как он должен поступить...
— Что случилось, Курбан?!
— Хозяин уже давно мне не платит денег и плохо кормит. Он говорит, что деньги скоро будут, но прошло уже слишком много времени, а он всё повторяет одно и то же... Как я должен поступить, ата? Я пытался спросить тебя во сне, но просыпался слишком рано, и не слышал твоего ответа!
— Сынок, — ответил ата, — не теряй присутствия духа, береги честь и всегда оставайся мужчиной, чтобы никто не мог осудить тебя... Будь твёрд и мудр, Курбан, и да прибудет с тобой Аллах!
— Ата! Ата! Спасибо, ата!
Он убрал телефон от уха и закрыл глаза. Потом подал сотовый девушке, улыбнулся, и, в знак благодарности сложил руки ладонями вместе под подбородком и чуть наклонил голову вперёд. Девушки с удивлением молча смотрели на него. Он встал с колен и побежал за своей бригадой.
— Курбан, зачем ты это сделал. — спросили его.
— Я должен был говорить с ата.
— Что тебе сказал ата?
— Извини, дорогой, я не могу тебе этого сказать.

                                                                                   ***

    В тот же вечер Курбан решил снова идти к хозяину. Хоть было уже очень поздно и не было почти никакой надежды застать Василия в конторе, Курбану повезло: его машина стояла там, в переулке, а значит и сам хозяин был ещё на месте.
— А-а, Курбанчик, привет. Зачем пожаловал? — встретил его Василий с плохо скрываемым раздражением.
— Мнэ дэнги нада, — начал Курбан по-русски со своим сильным среднеазиатским акцентом, — кушать нада, платить всё нада, без дэньги — нельзя.
— Мы же с тобой три дня назад говорили об этом в бригаде и вроде бы договорились... Не я это придумал; условия сейчас такие и я не могу ничего тут поделать... понимаешь? Были бы деньги, я бы сразу же выплатил вам зарплату.
— Не много дэньги нада, если много нету... Хозяин, дай не много.
— Я же сказал, нисколько нету, вообще! Мне самому завтра машину заправить нечем будет. Иди, Курбан, спать. Уже поздно, завтра на работу с утра.
Курбан развернулся и пошёл к выходу.
— А, подожди, подожди, — крикнул Василий ему вслед, — вот возьми с собой инструмент для ребят, чтобы мне завтра не мотаться с ним лишний раз.
Он достал из под стола ящик с инструментом, подал его Курбану и снова полез под стол. — Вот ещё. — Достал оттуда резиновую кувалду, точно такую же, как та, которой Курбан работал уже больше года и вручил ему.
— Ну, счастливо, Курбан.
Курбан взял кувалду за ручку ударил ею в лоб Василия и тот распластался на своём офисном столе поверх накладных, нарядов и справок лежавших на нём.
— Злой ты, хозяин, жадный совсем... ай-ай-ай! Плохо сделал, обманывал, Шайтан!
— Курбан! Курбан, ты что... — завопил хозяин дрожащим голосом отходя от первого шока.
— Ух, повезу тебя в лес — пропадёшь! — сказал Курбан надвигаясь на хозяина с кувалдой.
— Курбан, опомнись! Нет! Не убивай! Только не убивай! Деньги возьми, всё возьми! Ты же деньги хотел, я тебе много дам; бери все! Забирай, забирай ради бога!
Василий вытащил из внутреннего кармана пиджака толстый бумажник, набитый до отказа купюрами и кредитками, и подал его Курбану. Курбан Берды только раз в жизни прежде видел такую сумму — в кассе, когда получал зарплату. Там были сплошь крупные купюры красные, оранжевые и зелёные. Он взял оттуда несколько бумажек, положил себе в карман, бумажник бросил лежащему на столе хозяину и вышел из конторы в переулок.
    Через час Курбан сидел в купе поезда едущего на юг...
                                                                               

                                                                                   ***

    Пели птицы, светило осеннее мягкое солнце, Курбан Берды Улуг Бек Шах и ата сидели под яблонями в палисаднике около дома. Сестра Курбана, Айгюль, в нарядном узбекском халате принесла им чай и разлила по пиалам.
— Как хорошо дома, Ата! — сказал Курбан.
— Да! Дома хорошо. Очень хорошо. — ответил ата.
— Мир вашему дому, Мамед ага и Курбан! — приветствовал их участковый проходивший по дороге мимо дома, увидев их сквозь плетёную изгородь. — Салам алейкум!
— Малейкум ассалам, дядя Рашид! — ответил ему Кубан, а ата махнул ему рукой.
— Курбан, мне пишут про тебя какие-то странные вещи, но я отказываюсь верить. — сказал Рашид подойдя ближе к забору и положив на него светло-коричневую кожаную папку.
— Рашид, заходи к нам, попьём чая и поговорим. — пригласил его ата.
— Иду, иду...
Он прошёл к ним, сел рядом, и Айгюль поставила перед ним пиалу с чаем.
— Курбан, на тебя подали запрос из России; говорят, что ты сделал сотрясение мозга какому-то там... — тут он открыл свою папку и прочитал, — Василию Галмосидовичу... это правда?
— Да, дядя Рашид.
— Ай-яй-яй! — закачал головой Рашид, — как не хорошо! Но наверное он сам был виновен?
— Да, дядя Рашид, сам.
— Ну вот и хорошо, иначе я должен был бы арестовать тебя. А раз сам, то я напишу им, что ты не делал ему сотрясение. А как это произошло?
— Я ударил его по голове резиновой кувалдой, дядя Рашид.
— Ай-яй-яй! Неужели это правда?!
— Правда, дядя Рашид.
— Но у тебя, наверное, была настоящая причина для этого, иначе бы ты его не ударял?
— Да, дядя Рашид, без причины я бы его не ударил.
— Ну вот и хорошо! Я напишу им, что не бил ему кувалдой по голове.
— Айгюль! Айгюль, дочка, принеси нам ещё чая, — громко сказал ата повернувшись к дому.
Осеннее южное солнце клонилось к горизонту, дрожа сквозь порыжевшую листву яблонь и урюка.



       
   Игорь Свиридов 26 ноября 2008